ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

В правительственном некрологе отмечалось, что Джон Саакович Киракосян — член ЦК Компартии Армении, депутат Верховного Совета Армянской ССР, министр иностранных дел республи- ки, доктор исторических наук, профессор — скончался на пятьдесят седьмом году жизни. Я думаю, здесь есть одна неточность. Несущественная, правда, но все же неточность. Словом, я невольно задался вопросом: насколько соответствует действительности тот факт, что Джон умер на пятьдесят седьмом году жизни? Пожалуй, по официальным документам — вроде все верно. Родился он 6 мая 1929 года. Умер 20 июня 1985 года. Однако я, может, как никто другой, знаю, что клиническая, если не сказать сама физическая смерть наступила за тринадцать дней до его дня рождения, до того дня, когда ему исполнилось пятьдесят шесть. Последние два месяца Джон жил, что называется, после смерти.
Через некоторое время после кончины Джона у меня появилась жгучая потребность написать книгу о друге. При относительно короткой жизни у этого человека была довольно долгая и длинная... смерть, в процессе которой он сумел совершить подвиг. Именно об этом я написал книгу, которую назвал «Огонь». Название было не случайным, ибо он горел подобно огню, оставив после себя и тепло, и свет. Повесть, по существу, о двух последних месяцах жизни Джона, вышла в журнале на двух языках еще в советское время. Главлит (государственная цензура) дала согласие на публикацию только при условии, если автор поменяет все без исключения имена героев повести. Слишком опасна была тематика работы главного героя — ученого-историка: геноцид армян, младотурки перед судом истории и так далее и тому подобное. И вдруг всем этим занимался при жизни не кто-нибудь, а член ЦК Компартии Армении.
Имена я поменял. Хлопот особых не было с этим вопросом. Все действующие лица были заменены именами своих дедов. Отца Джона звали Сааком Гукасовичем, и Джон автоматически стал Гукасом Сааковичем. И так я поступил почти со всеми героями. У иных поменял лишь какую-нибудь букву в фамилии.
Куда сложнее было с самим текстом. Только в журнале «Гарун» цензура сократила «Огонь» на треть. Повесть вышла в двух номерах журнала со страшными купюрами. А ведь, надо добавить, что действовала моя внутренняя цензура еще в процессе работы над повестью. Уж я-то знал, что, к примеру, бесполезно даже одно лишь упоминание, скажем, имени Гургена Яникяна, который отправил Джону письмо из американской тюрьмы. И выбор адресата был вовсе не случайным. Этот великий патриот отправил свое письмо именно Джону Киракосяну. И перед тем как сегодня впервые обнародовать полный текст этого уникального документа, я хотел бы предварить его несколькими словами о самом авторе письма, адресованного Джону.
Родился Гурген Яникян в 1895 году в Хоторджуре (Западная Армения). Во время армянских погромов 1894–1895 гг. семья Яникянов бежала в Каре, входившем в состав Российской империи (с русской церковью, русской школой и русским кладбищем). Впоследствии Гурген пережил ужасы геноцида армян конца XIX и начала XX веков. Судьба его мало чем отличалась от жизни многих соотечественников. Обладая огромной тягой к знанию, он учился в Женеве, Нор-Нахичеване, Петербурге, Тифлисе, окончил архитектурные курсы в Московском университете. В Первую мировую войну воевал на Кавказском фронте. Работал в Тифлисе, Иране. Переехал в США, где занимался предпринимательской деятельностью и изобретательством. Долгие годы жил во Фресно (Калифорния). Среди армянских авторов имя его в каталогах крупных библиотек США по количеству литературных и философских трудов стояло на втором месте после Уильяма Сарояна.
На закате жизни Гурген Яникян все чаще ловил себя на том, что, как он писал, «в мире происходит несусветная несправедливость. Мир продолжает молчать, начисто забыв о том, что произошло с армянами в конце ХIХ — начале XX века. Мир забыл даже 1915 год, когда Турция, возводя геноцид в ранг своей государственной политики, вырезала более 1,5 миллиона армян и уничтожила более 10 тысяч исторических памятников нашего народа. И я виноват в том, что мир забыл о трагедии целого народа». И армянский беженец, будучи солдатом и философом, находящийся в преклонном возрасте, пришел к окончательному убеждению, что общечеловеческое забвение — это преступление, что нужно пробудить память человечества. А для этого нужна какая-то нервная сшибка. Нельзя допустить, чтобы палач оставался безнаказанным. Гурген считал, что современные турки, наотрез отказывающиеся признать преступления своих отцов, автоматически и по логике вещей сами становятся преступниками. А преступник должен быть наказан. Так, он, опираясь на логику жизни, на логику даже юриспруденции, на свою историческую память, которая является и прокурором, и судьей, и карателем, решил действовать.
В конце 1972 года Гурген посетил Армению в последний раз. Он гостил дома у своего родственника и земляка, тоже хоторджурца, Эдуарда Гулуняна, которому при расставании сказал: «Так жить нельзя. Мне скоро восемьдесят, и я не могу не думать о смерти. Человек должен и после смерти на том свете жить по-человечески. Человек остается человеком благодаря такому Божьему дару, как память, которая должна быть действенной. Если я буду молчать, Бог не простит мне. Скоро, очень скоро услышите обо мне». И добавил туманно-замысловатое: меня судить должен только закон, перед которым единственно я буду виноват. Сегодняшние турки тоже виноваты уже тем, что отрицают геноцид армян. Я был свидетелем геноцида, все происходило на моих глазах.
Эдуард знал, что Яникян привез из Америки для наших музеев, в частности для Матенадарана, несколько национальных реликвий: древние рукописи, картины, в том числе и полотна раннего Сарьяна, миниатюры. Яникян сказал также, что накануне своего отъезда из США он позвонил турецкому консулу, находящемуся в столице Калифорнии Сакраменто, и предложил встретиться, чтобы официально передать Турции те самые исторические реликвии. Объяснил он это тем, что родина его сегодня находится на территории Турции, а не Советской Армении. Турецкий консул обещал, что он свяжется со своим правительством и о результатах сообщит. И вот Гурген отвез все свои уже, можно сказать, музейные экспонаты в Армению.
По возвращении он нажал на кнопку телефонного автоответчика и узнал, что турецкий консул согласен встретиться с ним.
27 января 1973 года Яникян в небольшом ресторане на окраине Санта-Барбары заказал столик на две персоны. Турок пришел не один. С ним был его коллега — дипломат. После нескольких обязательных по такому случаю традиционных фраз Яникян на правах хозяина взял инициативу в свои руки. Его монолог скорее был похож на обвинительную речь. Вскоре раздались двенадцать выстрелов. Приговор был приведен в исполнение. Два турецких дипломата были убиты на месте. Яникян спокойно подошел к телефону и позвонил в полицию. Двенадцать выстрелов «народного мстителя» (так о Яникяне пишут в энциклопедических изданиях) провозгласили начало нового мощного общеармянского движения.
Семидесятивосьмилетний Гурген Яникян был приговорен к пожизненному заключению.
Мир был потрясен самоотверженной акцией человека, философа и гуманиста, который пошел на такой, казалось, негуманный шаг. Мир вспомнил другого народного мстителя, Согомона Тейлеряна, казнившего в 1921 году одного из организаторов геноцида армян в Османской империи и оправданного германским судом. Мир после долгого молчания заговорил о трагедии армян и задался вопросом: не может же вот так просто без пяти минут восьмидесятилетний интеллигент, находящийся в здравом уме, убить двух человек средь бела дня и сам добровольно сдаться властям. Мир вскоре стал свидетелем того, как армянство пробудилось, словно по тревожному кличу, от совокупного летаргического сна, который медленно, но верно умерщвлял душу и тело целого народа. Эхо яникяновских выстрелов вскоре прозвучало на всех континентах планеты. Мы часто говорили с Джоном о Яникяне.
Осенью 1978 года Джон Киракосян был командирован Министерством иностранных дел СССР в Нью-Йорк, где он проработал более трех месяцев в ООН. Именно в Нью-Йорке, в своем рабочем кабинете в здании ООН, Джон получил письмо из американской тюрьмы Чино от заключенного 6-50399 Гургена Яникяна, который, как и вся армянская диаспора, тогда хорошо знал о беспрецедентной по своей значимости миссии армянского дипломата. О работе Джона Киракосяна, о его выступлениях и интервью писали тогда не только американские газеты.
К письму, адресованному Джону, была приложена цветная фотография старика, одетого в мягкий тюремный халат светлокоричневого цвета. На голове у старца был светлый берет. По возвращении в Ереван Джон множество раз рассказывал о письме, которое так его взволновало. Тогда мы даже не могли мечтать, что полароидный этот снимок можно будет печатать в газетах. Джон это письмо знал наизусть. И сегодня я хочу поместить полный текст письма Яникяна именно здесь, в предисловии к книге о Джоне.

«Нью-Йорк, ООН.
Очень любимый и бесценный господин Джон Киракосян!
Когда я узнал, что один из лучших сынов любимой Родины приедет в Америку для участия в работе международной организации, то очень обрадовался. Камера наполнилась теплотой.
Каждый раз, когда я читал в газетах о достижении нашей любимой Родины, сердце переполнялось гордостью за то, что мир увидит, каковы устремления сыновей Отечества, которые шагают к вершинам прогресса. Я не имею возможности достойно приветствовать Вас. И письмо это — вместо добрых пожеланий.
Не удивляйтесь, мне уже 84 года, и состояние моего здоровья вряд ли позволит еще раз увидеть нашу любимую Родину и белую вершину нашего Арарата. Три дня назад (21 октября 1978 года. — З.Б.) я снялся в тюремном дворе. И, если я не увижу Арарата, то пусть мое фото его увидит.
Вложив снимок в конверт, надеюсь, дорогой соотечественник, что Вы не откажете в просьбе одному заключенному — отвезите снимок и покажите ему белую вершину нашего Арарата.
С юных лет решил пожертвовать собой ради любимой Родины. И с желанием этим я сомкну свои веки. Об этом вы еще услышите.
Наилучшие пожелания Вам и через Вас — нашей любимой Родине. Будьте здоровы, примите мое искреннее уважение!
Гурген Яникян
24.10.1978 г.»

Весной 1986 года, возвращаясь после многомесячного путешествия по Америке домой, где я работал над книгой «Дорога», привез с собой в маленьком целлофановом пакетике две щепотки земли, взятые с могил Согомона Тейлеряна и Гургена Яникяна. Вместе с друзьями Джона рано утром у меня дома посмотрел видеокассету, подаренную другом Яникяна Левоном Еркатом из Лос-Анджелеса. Страстное свое слово Гурген Яникян с экрана телевизора обращает народу прямо из тюремной камеры. Находясь под впечатлением увиденного и услышанного, мы поехали на ереванское кладбище к Джону и высыпали на его могилу привезенные из Америки горсточки земли из могил двух великих сынов нашей Родины, которые продолжают жить после их смерти. Тогда и возникла идея книгу Джона назвать «Жизнь после смерти». Однако и здесь воспротивилась цензура. Не сомневаюсь, что как бы я ни комуфлировал имя моего героя, все равно читатель догадается, кто скрывается за вымышленным именем. И сейчас, когда возвращаю моим героям их подлинные имена, решено восстановить и само название книги.
Я часто задаюсь вопросом: как бы повел себя Джон, доведись ему жить сегодня, в наше непростое время. В какую из шлюпок, отколовшихся от общеармянского корабля, он устремился бы? Уверен, Джон выбрал бы не шлюпку — символ раскола, он выбрал бы флаг — символ единения и причастности к государству.
«Когда знаменосец падает в бою, то знамя не касается земли. Знамя успевают подхватить идущие вслед». Эти слова принадлeжат Джону Киракосяну, который, как многие наши знаменосцы, сам продолжает жить после смерти.

Зорий БАЛАЯН