КНИГА, КОТОРАЯ СОСТОЯЛАСЬ

Степанакерт. Раннее утро. Телефонный звонок. Голос близкий к тенору, баритон. Язык русский. Чистый. Без акцента. Явно не армянин. Хотя большинство моих соотечествнников говорят по-русски практически без акцента. Но тут совсем другое. Тут видно, скорее, слышно было, что со мной говорит не просто русскоязычный, а именно русский. И не ошибся. Телефонный адресант представился – Виктор Конаплев ...
- Мне о вас говорили. И даже показали стихи, - сказал я.
- Как хорошо звучит – «показали стихи», - ответил голос в телефоне. Я сам хотел с вами встретиться.
Договорились о встрече. Улучив момент, я начал читать те самые стихи, которые мне не просто показал, но и вручил выдающийся арцахский поэт, литературовед, переводчик, профессор Сократ Ханян. Именно мой друг Сократ переводил стихи Виктора Конаплева. Привожу концовку стихотворения:

Как возводились Ганддасар, Урек,
Здесь каждая вершина, человек,
На живописеом карабахском плато
Тебе поведает, какую плату
Платил Арцах за мир и честь свою,
Как в прежние столетия молю;
В дни радости и время непогоды
Храни, Господь, Арцах с его народом!
За пролитые пот его и кровь
Наградой будет пусть Твоя Любовь!
Хачкар умолк. Я под своей рубахой
Биенье сердца ощутил Арцаха.

Здесь сделаю маленькое поистине лиричиское отступление. Поводом стала рифма «рубаха» и «Арцаха». Это было, можно сказать сто лет назад. По крайней мере, не меньше полувека. В 1963 году. Об этом, не скрою, много раз писал. Выполнял, как говорилось рань¬ше врачебное санзадание, я в лютый мороз пересекал по льду реку Камчатку, находясь в трех километрах от районного центра Усьт-Камчатска. Спокойно шел вначале по глубокому снегу, чувствуя внизу ледяную твердь. Всего в двух метрах от противоположного берега в одночасье провалился словно в пустоту. Я не только весь оказался в воде, но и ощутимо чувствовал течение.
Драма эта была не короткой. Скажу лишь, что сосулькой полз до Усть-Камчатки, где мои коллеги в районной больнице спасли меня целым литром чистого спирта (больше половины пошло на растирание окоченевшего тела. Утром в полосатом свитере с вортничком вышел во двор больницы для традиционной зарядки. Не заметил, как в отрытые ворота вошел старичок, одетый в оленью кухлянку. Остано¬вился рядом. Не без удивления рассматривал меня и, зябко укутавшись, в пеструю шаль, которая никак не шла к кухлянке, спросил: «Откуда, друг, в одной рубахе в такой мороз?» Я, не задумываясь, сказал: «Из Карабаха» и громко захохотал. Старик окончательно убедился, что я чокнутый. Бедный, он, конечно, не знал, что меня взволновало рифма «рубаха» и «Карабах». Мало того, вскоре появилось у меня четверостишие, которое прочитал моим коллегам:

-Откуда брат, в одной рубахе,
В такой мороз суровый?
- Издалека, из Карабаха,
А там народ здоровый".

Кстати, я не знал, что бахвальством этим я сглазил именно свое здоровье. Через два дня лицо мое искривилось: воспаление лицевого нерва – фациалис. И полгода ежедневно кололся всякими там витаминами группы «Б». Утешением было только то, что в моем арсенале к моему Карабаху прибавилась еще одна рифма.
И вот в Степанакерте, в столице Карабаха-Арцаха, у меня в гостях молодой русский парень, который под своей рубахой ощущает биение сердца Арцаха. Поразительно, ведь и запавшее в душу слово «рубаха» не только синоним «рубашки», «сорочки», «блузки», но это и «настоящий мужик», «хороший парень». Однако о той камчатской истории я тогда не поведал хорошему парню.
Виктор принес мне рукопись книги. Стихи, проза в диалогах. Я, как это водится, при авторе медленно перелистал кипу скрепленных в большую тетрадь страниц, думая о том, что он поймет: внимательно изучу материал после, когда останусь один на один с рукописью. А пока больше хотелось послушать гостя. Выяснилось, он успел изездить, исходить чуть ли не весь Арцах. Обзавелся множеством друзей. Чего стоит тот факт, что охотно и щедро переводил его сам Сократ Ханян. Более, чем в десяти изданиях печатались интервью и диалоги с ним. Стихотворение, которое я привел в начале, предисловия, оказывается, было написано шесть лет назад. Огромное количество друзей у Виктора в Арцахе и Армении. И я ничего об этом не знал. Оказывается, его стихотворение «Любить Арцах по-русски» проходят в армянских школах. Он перевел на русский гимн Арцаха, написал историю новогородской армянской общины, написал статью о признании Арцаха. Об этом тоже я не знал. Немудрено: все эти годы я совершал плавание на «Киликии» и «Армении». Однако, меня сейчас в первую голову интересует и волнует только рукопись его.
Как только я остался наедине с рукописью Конаплева, начал искать в них строки, которые могли бы запасть в душу. Иногда ведь одной строки бывает достаточно, чтобы оценить поэта. Одного образа. Одного сравнения. Известно, что Генрих Гейне, как-то весело, бросил: «Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом». А вот сто лет спустя, кто-то добавил к Гейне: «Первым прозаиком был тот, кто женщину сравнил с женщиной». У Виктора Конаплева, к великой радости, я нашел множество строк, которых искал: «Небо Армении - мой третий глаз (термин научный, не мистический). «Небо Армении – книга времен, в ней я прочел об истоках и смыслах».
Думаю, Конаплев точно нашел суть и смысл исторического оптимизма армян: «Поверь, брат мой, народ армянский жив, Пока с ним плоть и кровь Христовой веры». Вряд ли поэт, выводя эти строки, думал о том, кто и когда ввел на Руси христианство. Он, скорее, чувствовал саму историю рождества православия Руси и связи ее (истории) с Арменией. Кстати, Конаплев так и пишет: «Армения труднопределима в контексте приземленных состояний. Она существует на уровне чувств». Однако есть еще и «уровень» исторических фактов. Вот только один поистине божественный пример. Ибо, именно Богу было угодно, чтобы, армянин по происхождению, византийский император Василий второй, выдавая свою родную сестру Анну замуж за русского князя Владимира Святославовича, внука великого князя киевского Игоря и княгини Ольги, которая первой приняла христанство в 957 году. И вполне, как было давно сказано, спасительно закономерно, что именно русский князь Владимир со своей армянской женой Анной ввел христинаство на Руси как государственную религию. Двадцать шесть лет он правил христианской Россией и именно тогда, как подчеркивают историки, «Государство Российское вступило в период своего расцвета».
Думаю, не случайно, что многих и многих русских поэтов и вообще русских деятелей культуры на протяжении целого тысячелетия тянуло к Армении. Не случайно и то, что великий русский художественный и музыкальный критик, историк искусства, носитель русского национального духа Владимир Васильевич Стасов писал о том, что армяне и грузины пришли в Россию не с пустыми руками, имея в виду прежде всего архитектуру и культуру.
Читая рукописи Конаплева, я вспомнил об одном из самых активных деятелей Карабахского движения профессоре философии Московского государственного университета Гранте Левоновиче Епискосове. В драматическую пору развала СССР и Карабахской войны, он в «Издательстве Московского университета» издал бесценную монографию «Армения в мыслях и сердцах». В ней приведены имена сотен выдающихся деятелей литературы, искусства, науки мира, которые выражают свои искренние чувства об Армении и армянах. Среди них больше, всего, пожалуй, русских поэтов и писателей.
И вот у меня на столе будущая книга еще одного русского поэта и писателя. Книга об Армении, которая по автору «безгранична и всеобъемлюща со своими «черными дырами» и галактиками, разве что, в отличие от космического пространства в ней нет «вакуума». Книга об армянах, которые, по автору, «как историческая реальность, состоялась настолько, насколько состоялась сама история человечества». Я думаю, состоялась и сама книга Виктора Конаплева.

Зорий БАЛАЯН